Стеклянный зрачок объектива, наверное, таит в себе что-то гипнотическое, таинственное, опасное. Это нечто заставляет людей зажиматься, даже когда их снимает родной, близкий человек. А уж когда приходит профессиональный фотограф, многие инстинктивно делают стойку: одни не знают, куда деть руки, другие натужно улыбаются, третьи деревенеют и замирают в неестественных, неудобных позах. Много раз наблюдал, как фотографы призывали их вести себя поестественней, отвлекали разговорами или вопросами, рассказывали анекдоты, смешили другими способами, но это мало помогало. Обыкновенные люди в массе своей не актеры, их не учили играть. Изображать они, как правило, могут только себя. Главное — им не мешать.

Хороший фотограф умеет быть невидимкой. Он ходит рядом, а его никто не замечает. Ему не вредит даже профессиональная одежда (жилет с множеством карманов) и наличие фотоаппаратуры (камеры, кофр, штативы и пр.). Вероятно, увлеченный своей работой, фотограф становится принадлежностью помещения, своего рода мебелью, если не мешает присутствующим, если он скромен, деликатен и внутренне убежден, что имеет моральное право заниматься своим делом. От такого человека исходит особое умиротворяющее излучение. Это не значит, что он обязательно безобидный добряк (он может даже не симпатизировать своим героям, но настоящий профи умеет ничем себя не выдать).

Я люблю снимать методом привычной камеры. В разных обстоятельствах приходится по-разному приспосабливаться к обстановке, но привычная камера особенно хороша, когда фотограф может пробыть со своими героями довольно долго (например, при съемке репортажа о бригаде скорой помощи, о милиционерах из вытрезвителя, о монахинях из женского монастыря). В такой ситуации не стоит торопиться и сразу приниматься за дело. Я специально долго готовлюсь к съемке: достаю аппаратуру, ставлю свет. А сам тем временем присматриваюсь к обстановке, изучаю лица героев, задаю вопросы об их жизни. Первые кадры обычно плохи — люди еще напряжены, но через какое-то время они устают «держать» лицо. К тому же между нами протягивается ниточка взаимопонимания. Мы уже не совсем чужие. Вот тогда и начинается настоящая работа.

Я могу делать почти все, что считаю нужным. На меня никто не обращает внимания. Именно так снималась серия «Проводы в армию» (фотографии 1–7). На призывном пункте в Ульяновске все отлично знали, что здесь работает фоторепортер из «Огонька», но никто не позировал, потому что я не вмешивался в происходящее, а просто фиксировал то, что видел. Однажды я превзошел свои собственные представления о фотографическом хамелеонстве. Случилось это в одной областной больнице.

Я приехал делать репортаж о знаменитом профессоре- хирурге. По дороге меня скрутило, и я прямо с самолета приземлился на столе у того самого хирурга, к которому и ехал. Придя в себя после очень серьезной операции, я решил идти работать. Кофр с аппаратурой был у меня под кроватью, дорога в операционную разведана накануне. Я надел халат, бахилы, маску, шапочку, вооружился никоном, вошел в святая святых и даже успел отснять полпленки, прежде чем профессор обратил на меня внимание. Он не сразу понял, что происходит, но зато когда осознал, отреагировал бурно. Впрочем, впоследствии я стал его любимым пациентом (фотография 8).

Последние годы человек с фотоаппаратом в толпе перестал так сильно раздражать окружающих, как еще лет десять назад. Сейчас я, например, не привлекая к себе особого внимания, могу поставить в углу зала студийную вспышку, направить ее в потолок и потом весь вечер использовать в качестве источника рисующего света. Вспышка никому не мешает жить и я тоже. Иное дело съемка вблизи чьей-то охраняемой собственности. Тут метод привычной камеры совершенно не подходит: охрана, даже не имея на то никаких прав, постарается помешать вам. В этом случае нужно снимать методом скрытой камеры. Это любимый метод папарацци. Фотограф подсматривает за героем, пользуясь то мощным телевиком, то блендой с зеркалом, установленным под 45 градусов, иногда снимает в упор, но опустив голову и наблюдая за объектом в поворачивающемся экранчике монитора современной цифровушки. Этот метод позволяет получать чрезвычайно «правдивые» снимки (фотография 9).

Правда, многие ставят под сомнение этичность такой съемки. И в самом деле, кому приятно узнать, что его снимали в минуты, когда он вовсе этого не хотел. Есть люди, которым известность вовсе ни к чему. Я не говорю о политиках, артистах, которые по роду своей работы обречены на повышенное внимание журналистов. Они часто даже заинтересованы в том, чтобы на них охотились. Во времена моей журналистской молодости по поводу съемки скрытой камерой велись жаркие споры в печати и среди молодых репортеров. Были ярые сторонники, были и противники.

Я пришел тогда к убеждению, что все дело в личности самого репортера. Если он порядочный человек, то и снимки у него будут соответствующими, независимо от метода съемки.

Как-то в одной из командировок в алтайскую глубинку весной 1974 года я проезжал мимо местного военкомата. Там провожали ребят в армию. Народу во дворе было много. Я надел на «Зенит» МТО-500, устроился у забора, чтобы не привлекать к себе внимания, и стал снимать. Когда в Москве просматривал съемку, смог выбрать только эти три фотографии (фотографии 10–12), которые и сейчас кажутся мне не потерявшими своей актуальности. Горе матерей того мирного времени мало отличается от горя наших современниц. Не знаю, смог бы я снять такие кадры, если б не воспользовался методом скрытой камеры. Скорее всего, нет – аппаратура была очень несовершенна, а подготовка к съемке занимала много времени (встроенного экспонометра у меня в то время и то не было).

Спустя несколько лет разговоры о скрытой камере прекратились сами собой. Дело в том, что появились широкоугольники. Широкоугольник 12–24 мм позволяет фотографу легко превращаться в невидимку: достаточно подойти к объекту вплотную и скомпоновать кадр так, чтобы ничего не подозревающий человек оказался в углу кадра. Причем если не знать свойств оптики, можно подумать, что фотограф снимает что-то в стороне. А на самом деле слегка искореженное «шириком» лицо героя все время находится в центре золотого сечения. Сейчас этот прием используется так часто, что стал уже штампом и даже надоел. Я, например, для разнообразия снимаю вообще вслепую. Камера висит в опущенной руке, указательный палец на спуске, диафрагма зажата, насколько позволяет свет. Я могу снимать совершенно незаметно для окружающих, если только они не слышат звука затвора. Это похоже на стрельбу по-македонски и требует особой натренированности, однако и результаты в случае попадания похожи на точный снайперский выстрел. Правда, кадрировать приходится интуитивно (фотография 13).

Режиссура
Режиссура — это метод съемки под репортаж. Репортер бы и рад спеть свою правдивую песнь, но жизнь сопротивляется. Редакции нужны, к примеру, фотографии «замученных капитализмом крестьян», а в наличии довольные собой и жизнью батраки бывшего председателя колхоза. Иногда необходимо переснять момент, который фотограф по какой-либо причине не снял: карточка цифровушки переполнилась или милиционер загородил объектив. Чего только в жизни не бывает. Репортеру в такой ситуации приходится переквалифицироваться в режиссера. Про американское телевидение во времена Хрущева ходил такой анекдот: прилетел, мол, Никита Сергеевич в Америку. В порту торжественная встреча, множество журналистов, телекамеры. Хрущев спускается по трапу, его обступает толпа. Он жмет всем руки, отвечает на вопросы и собирается садиться в машину. Но тут к нему пробивается корреспондент одного из телеканалов и со слезой в голосе просит еще раз спуститься по трапу, так как у них, мол, заело камеру, и они не успели снять этот исторический момент. Народ не увидит, как советский лидер сошел на землю Америки.
Хрущев, тронутый радушным приемом, не смог отказать.

А вечером в выпуске новостей ведущий канала объявил, что теперь специально для зрителей только этой станции Никита Хрущев спустится по трапу самолета еще раз.

Смех смехом, но я не раз наблюдал, как репортеры просили важных чиновников повторить вручение награды, пожатие рук, объятия и т. п. Это самый простой случай режиссуры. Бывает, что по просьбе фотографа герои переодеваются, предметы и инструменты меняют свои места, а позы тех, кто попал в кадр, заранее репетируются. В этом случае от участников инсценировки требуются воистину актерские навыки. Поэтому удачных постановок бывает немного. «Уши» фотографа торчат отовсюду.

Мне тоже приходится вмешиваться в ход событий. Съемка рекламных картинок для журналов и буклетов без режиссуры не обходится. Я стараюсь в таких случаях не навязывать своим «артистам» манеру поведения. Я предлагаю им сделать что-то для них привычное и повторить это несколько раз. По ходу отлавливаю наиболее удачные моменты и фиксирую их. Обычно игра в артистов участникам съемки нравится. Такие снимки получаются вполне естественными и полностью удовлетворяют заказчика.

Как-то снимал я свадьбу. Жених, молодой и очень деловой человек, бдительно следил за тем, чтобы фотограф сполна отработал гонорар. Я успел отснять десяток пленок, запечатлел все важные мгновения дня. К двум часам пополудни молодые приземлились в китайском ресторанчике. Вот тут-то жених несколько раздраженно попросил меня «придумать креатив». Ему хотелось, чтобы я снял нечто оригинальное, не такое, как у всех.

В этот момент за ресторанным окошком пошел крупный снег. Он ложился на мокрый асфальт и газоны. Черточки снежинок при выдержке 1/15 c. должны были на фотографии размазаться и получиться очень эффектно. Я посмотрел в окошко сквозь видоискатель никона. Там складывался неплохой вертикальный кадр. Белая диагональ газона делила его пополам, голубой рекламный щит с обязательным предупреждением о вреде курения вносил в него диссонанс. Он был единственным цветным, да еще и прямоугольным пятном. Но если в противоположный угол по диагонали поставить бегущую «в жизнь» парочку молодых, то кадр уравновесится. Жених и невеста с радостью согласились пробежаться под окошком в нужном мне направлении. Вот так и появился этот снимок — типичный пример режиссуры под репортаж (фотография 14).